Место перемен - Страница 46

– Знаешь, у него самое любимое слово – порядок. Он и завтрак в постель не приносит, потому что можно белье испачкать и на ковер накрошить. Наверно, нужно было раньше уйти, как ты считаешь?

Как Плетнев считает, четко обозначилось у него на лице. К такому дятлу порядочной женщине подходить не стоит ближе чем на километр. Только если в его косметическом салоне, и то с жалобами на плохое обслуживание.

– А уйти духу не хватало, – вздохнула Лера, злясь на себя за собственную беспомощность, – и куда? Обратно в общагу? Съемную квартиру мне сейчас не потянуть.

Ну да, понятно. Семейное счастье, как мед, – странный предмет. Вот оно есть, а вот уже нет. Плетнев все пытался понять мотив ее поступков. Почему для излечения пациентов она именно такой стресс придумала – семейный? Гораздо страшней, на его взгляд, если бы почку отдать требовала. Или два литра крови для операции. Может, и результативней. А так получалось, семейное счастье хотя бы понарошку. Эдакое суррогатное, но счастье.

– А остальные твои эксперименты тоже так заканчивались? Бурными сценами?

Лера готова была сквозь хрущевский пол провалиться. Со всеми предыдущими больными, когда они все же обретали память, она расставалась легко. Безо всяких глупых фанаберий: ах, что они о ней подумают? Воспринимала как удачно выполненную работу. А здесь особый случай, будто весь воздух из легких выкачали. Измученная, она уткнулась в чашку и еле слышно прошептала:

– Нет… Со всеми, кроме тебя, легко получалось. Извини…

Ну хорошо хоть в общий ряд со всеми не поставила. И на том спасибо.

– Да ничего… Ты же помочь хотела. Лера, а что было бы, если бы он не пришел? Только честно.

Что ж, честно так честно. Он имеет на это право. Заслужил уже тем, что унижать не стал, оскорблять, бить, а мог бы. Попытался понять и простить. Лера подняла на него глаза и чуть слышно произнесла:

– Я не хотела, чтобы к тебе вернулась память. Потому что тогда бы ты ушел.

Кто придумал, что блондинки тупят? Тупят все, вне зависимости от окраса. И брюнет Плетнев не исключение.

– Но зато ты бы подтвердила свой метод.

– Подумаешь… Это всего лишь эксперимент, – легко отказалась Валерия от дела всей сознательной жизни.

– И что теперь будем делать? – Антон Романович упрямо шел к финишу первым.

– Не знаю… Хочешь, возвращайся в больницу, я договорюсь.

Она готова была среди ночи звонить в больницу и договариваться, чтобы больного приняли прямо сейчас. Лучше уж сразу хвост отрубить, одним ударом. Нечего по кускам резать.

Больной встал, собрал со стола чашки, сложил в раковину.

– Давай спать. У меня завтра сцена тяжелая.

И все сразу встало на свои места. Безо всяких дополнительных разборок. Ясно же, с утра на работу, а они сидят, отношения выясняют.

– Погоди. А ты хоть что-нибудь… вспомнил?

Плетнев подошел, нагнулся и поцеловал ее в лоб:

– Нет…

Ничего не вспомнил, хоть зарежь!

Зачем что-то вспоминать, когда в этой жизни все устраивает? Почти все.

Этим небольшим «почти» Плетнев занялся утром, как приехал в театр. Пока не явилась секретарша, завернул в приемную к Васнецову и набрал телефонный номер, найденный через Всемирную сеть.

* * *

В ту же самую минуту за несколько тысяч полосатых верст от Москвы дежурный отдела полиции по внутренней связи побеспокоил московского майора:

– Антон Романыч, Москва! Соединять?

– Кто? – занервничал храбрый майор. В его сложном положении, снимая трубку, нужно быть на чеку. Особенно когда по служебному звонят. Опять, наверное, какой-нибудь генерал о сосланном подчиненном вспомнил, будь они все неладны со своей заботой о кадрах!

– Не представились.

Ну вот еще, новости! Как прикажешь разговаривать, когда даже не оставляют времени фамилию в поисковике набрать?

– Ладно, соединяйте.

Упремся – разберемся!

– Здравствуйте. Это Антон Романович? – раздался в трубке незнакомый вежливый баритон.

Золотов уверенно подтвердил. Да, он самый. С кем честь имею?

– Плетнев?.. – недоверчиво уточнил тот, кто был на другом конце провода.

– Совершенно верно. Плетнев Антон Романович.

В трубке кто-то молчал и напряженно сопел. Золотов, занятый делами, поторопил нерешительного гражданина из Москвы:

– Алло! Я слушаю. Говорите.

Московский гражданин стоял в кабинете директора театра имени Гоголя и ошарашенно разглядывал телефонную трубку, как будто из нее вот-вот должен был вылезти фантастический киношный Чужой. Вылезти, опутать щупальцами сначала Плетнева, а затем и всю Москву, всю страну, весь мир. И только от Антона зависела победа.

– Моя фамилия Иванов… Юрий Иванович, – спохватился, наконец, он. – Вы меня не помните?

Молчать дальше было невозможно. Этот загадочный лже-Антон Романович может подумать, что связь прервалась, трубку бросить. А что сказать своему двойнику, Плетнев придумать не успел.

– Если честно, нет.

Храбрый майор Фейк занервничал еще сильнее. Что за Иванов? Должен он его помнить или необязательно? Вдруг они в школе за одной партой сидели? Но это еще полбеды – однокашника не признать. Гораздо хуже, если это коллега или сосед по кабинету. Крайне неловко получается.

– Я из Калининграда, – пояснил московский незнакомец, – вы занимаетесь моим делом. По краже антиквариата. Помните? Извините, что отрываю, подвижки какие-то есть?

Да кто ж его знает?! Хоть отрывай, хоть не отрывай.

– Как что-то появится, я сразу перезвоню, – бойко заверил Вячеслав Андреевич.

– Да, да… Извините, до свидания.

Плетнев положил трубку и призадумался. Может, он что-то не то вспомнил? Может, ему вообще на белом свете места нет? И не Юра он, но и место Плетнева занято. Хоть ложись и помирай. Тоже выход, но тогда вопрос – под чьей фамилией хоронить? Лежать с деревянным крестом и надписью «неизвестный» как-то не хотелось. И вообще не хотелось.