– Естественно, я ничего не рассказывал, и Соловьев думает, что это настоящий режиссер. Требует подписать с ним контракт. А у этого твоего ведь даже паспорта нет, я правильно понимаю? Ни ИНН, ни страхового! Ох, Лера, заварила ты кашу! Доигрались!
– Ну так, может, другого режиссера пригласить? – слукавила Лера, стараясь скрыть радость. Она уже предвкушала ответ.
– С ума сошла? Людям понравилось! А люди не просто люди! И даже не просто спонсоры! А инвесторы! Понимаешь разницу? Им деньги возвращать придется! Или, как у них говорят – за рынок ответить. В смысле – за базар.
Порешили на том, что договор подготовят, а паспортные данные впишут Лерины. Все равно никто никогда не проверяет. А актерам скажут… ой, да ничего им не нужно говорить! Просто делать вид, что так и надо.
Обратного пути-то теперь все равно нет.
Мелкий романтик сидел в УАЗе, припаркованном на обочине, и наслаждался воплями, доносившимися из леса. Вопли были чудесны. С подвыванием, высокими нотами, но главное, искренними. Почти как на шоу «Голос». Так и хотелось кнопку нажать.
– Гнида ментовская, пусти! Пусти, сволочь! Тьфу! Все равно ничего не скажу! Ответишь, сука!
Там, за кустами, под деревом пел без фонограммы Витя Домофон. Руки, сцепленные сзади вокруг дерева наручниками, не позволяли ему подняться. Сидел же певец на муравейнике, раздетый до пояса. Снизу. Экологически чистый электрический стул.
Рядом присел майор Фейк и, засучив рукава, сучковатой березовой палкой шевелил муравейник и зловещим голосом утешал:
– Извините, что не могу предоставить вам адвоката… Их в этом лесу не водится. Водится кабан – дикий зверь, Миша – не Горбачев, лось сохатый…
– Кровью умоешься, мусор!!! А-а-а-а!!!!!!!!
– А теперь слушайте, Домофон Васильевич, внимательно и не перебивайте.
Золотов извлек из нагрудного кармана удостоверение и на глазах орущего Вити отклеил свою фотографию, под которой обнаружилось другое, родное фото.
– Я не следователь и не мент. Никто здесь не знает моего настоящего имени. Поэтому никто никогда меня не найдет. Как и тебя. Мы оба пропадем без вести. Только ты – насовсем. Потому что я вне правового поля. И ни секунды не буду терзаться – мочить тебя или нет. Как и ты никогда не терзался.
Домофон, укушенный в задницу особо агрессивным муравьем-мутантом, взвился и снова завопил от боли и унижения:
– Меня на такие дешевые фокусы не купишь! Пусти, сволочь! Что тебе надо?!
Дима очень хотел пойти и насладиться картиной, но ему было строго-настрого велено пост не покидать. Да – голым задом на муравейник это весело. Особенно для Следственного комитета. Изобретательный народ!
– Не фокус это, – не реагировал Золотов, – и у тебя один шанс, Домофон Василич, остаться на этом грешном свете. Рассказать, как два года назад ты убил женщину на станции и куда дел тело.
– Никого я не убивал! Какая еще баба?! – ужом извивался Витя. В прямом смысле этого слова.
Откуда этот козлина узнал про тетку? Ведь не было же никого, один бабу ждал.
– Мы оба знаем, что убивал. Только мне, в отличие от суда, доказательства не нужны. В общем, так… Я, пожалуй, пойду… Сидеть тебе не долго, часа за три ребята справятся. Но зато какая память! Что братва скажет! Уважуха…
Золотов протянул руку и опять пошевелил палочкой. Потом выпрямился и направился к дороге.
Домофон с ненавистью смотрел ему вслед. Да, этот урод знает, в какую точку бить. В авторитет. Почетно сгинуть от ножа или ствола, но от муравья? Потом никто цветочков на могилу не принесет и тост за светлую память не поднимет! И даже если выживешь, жаловаться не пойдешь.
Выбора не оставалось.
– А-а-а… Ладно, черт с тобой! Было дело! Отпусти!
Вячеслав Андреевич, не торопясь, вернулся:
– Рассказывай… Кто велел?
– Пузин-старший, – тяжело дышал Домофон, – а ему вроде Ланцов… Есть такой…
– Знаю. Куда тело дел?
– В товарняк закинул… На станции. Она дышала еще, но пульс не проверял. Потом специально сел за драку, чтобы глаза не мозолить. Ни ментам, ни Пузину… Он, гнида, мог самого завалить, с него станется.
– А архив?
– Тоже он…
– Так бы сразу, – одобрил Золотов и немного смягчился: – Ладно, Витя, не нервничай. Слушай сюда. Даешь на протокол показания по поджогу, получаешь законный срок и едешь лес валить. Целее будешь, здесь скоро полный беспредел начнется. Про женщину пока помалкивай. Я подожду, когда Пузин сам про нее расскажет. Идет?
Домофон бессильно кивнул. Самооценка у него резко упала, как реальный пацан он больше не котировался даже в собственных глазах. Пускай и не видел никто, все равно. Отныне так – фраер, чепушила.
На обратной дороге мелкий романтик задал следователю не дававший покоя вопрос:
– У вас в Москве это обычное дело? Голой задницей на муравейник?
– Увы… Нет в Москве муравейников. Поэтому все проще – иголки под ногти и кодексом по почкам… Вернемся, составлю запрос. Надо сгонять на станцию.
– Сгоняю… И как я раньше до такого не додумался?.. Муравейник… Что может быть прекрасней?
Мэр старинного города Великозельска Виталий Иванович Марусов тем временем был занят чрезвычайно важным делом. Разложив на столе лист ватмана, испещренный стрелочками и кружками, он размышлял с видом маршала у карты военных действий. Схема, составленная в незапамятные времена, претерпела с годами значительные изменения, но актуальности не утратила. Стратегическая схема. Секретная. В ней стрелки от верхних кружков с фамилиями вели вниз, к кружкам с названиям министерств, а оттуда, как в ставку главнокомандующего, стекались в квадратик с надписью «Сан Саныч». Зеленым цветом были обозначены официальные контакты, красным – неформальные.