Место перемен - Страница 32

Он повернул голову в профиль и продемонстрировал Золотову ссадину на лице, полученную во время задержания. Пол в квартире оказался не только грязным, а еще и шершавым.

– Так что готовься. Ментовская власть нынче не канает. Адвоката хочу.

– А ты представь себе на минутку, что я не мент, – добродушно предложил Золотов, – в смысле не из Следственного комитета. А обычный человек. И никакие юридические доказательства мне не нужны, потому что я и так все знаю. Архив заказал поджечь Пузин-старший, стало быть, ты рассчитываешь, что он за тебя впишется. Но почему-то я в этом сильно сомневаюсь. По-моему, скорее даже наоборот. Усекаешь?

– Ты не мент? – Домофон даже со стула вскочил – словно на гвоздь напоролся. – Да у тебя в каждом глазу по звезде светится, а на лбу кокарда отпечаталась. Я, слава Богу, на ментов нагляделся. И ничего усекать не собираюсь!

Вообще-то, Золотов вел себя для мента не совсем типично: не орал в ухо, стул не выбивал, по почкам не дуплил. А взгляд у Вити был наметанный за долгое время, проведенное в обществах закрытого типа. И что все москвича боятся? Ясно ведь – слабак!

– Ты, если при исполнении, то не «тыкай». Сейчас для начала передо мной извинишься, а потом дашь позвонить адвокату. И ты, козел, меня больше пальцем не посмеешь тронуть! Ни ты, ни твои шестерки омоновские. А знаешь почему? – Домофон сузил глаза и мстительно объяснил: – Потому что ты такой же, как все! Приехал бабки отрабатывать. Вот иди и отрабатывай! И ничего ты мне не сделаешь, Москва златоглавая!

– Не посмею?.. – уточнил Золотов, задумчиво глядя на брызжущего слюной Домофона. – Уверен?..

* * *

Будильники не подвели. Артисты явились на репетицию вовремя и в полном составе, помятуя народную примету – психов лучше не злить.

Репетировали сцену сна Раскольникова. Подобного сна в романе не было, но пьеса – не роман, а трактовка. Кручу-верчу – трактовать хочу.

Гена, играющий Порфирия Петровича, в современной полицейской форме с чайником в руке завис над сидящим на стуле Родионом. Последний был в белом костюме и босые ноги держал опущенными в яркий эмалированный таз с нарисованными вишенками.

– Стоп, стоп! – Плетнев, сидящий в первом ряду, хлопнул в ладони и недовольно обратился к Гене: – Не пойдет! Какое у тебя сквозное действие?

Плетнев к репетиции готовился основательно. Когда Лера заснула, прогуглил в ее смартфоне необходимую информацию и почти до рассвета изучал азы режиссерского мастерства. Полностью не изучил, но терминологии поднахватался.

Гена-Порфирий поднял брови. В их театре давно никто не заморачивался с такими понятиями:

– Ну… Расколоть Родиона, наверно…

– Гена, это внешний конфликт! А я про сверхзадачу спрашиваю. В глаза смотри!

Последняя фраза сама собой выскочила откуда-то из подсознания. Выскочила и произвела эффект. Гена подтянулся по стойке «смирно» и бодро отрапортовал, что не знает.

– Хреново, – констатировал «режиссер», – тебе задание на дом. К следующей репетиции выяснить, что за сверхзадача у твоего героя, – а у тебя? – переключился он на исполнителя роли Раскольникова. – Быстро отвечать!

– Доказать, что не тварь дрожащая?.. – преданно заглянул в глаза тот. И в испуге поджал в тазу пальцы ног.

– Так и доказывай! А ты текст бубнишь под нос. Без единой эмоции. Давайте еще раз!

Гена, прикрываясь чайником, вышел на авансцену и осторожно заметил:

– Юрий Иванович, с кипятком, по-моему, перебор.

Юрий Иванович в первом ряду устало откинулся на спинку кресла и авторитетно заявил:

– Как сказал Маяковский, театр – не отображающее зеркало, а увеличивающее стекло! К тому же это всего лишь сон Раскольникова, а во сне всякое бывает. Работаем!

Цитату поэта-самоубийцы он тоже выудил из Лериного смартфона.

Последняя мчалась в театр, твердя про себя одну и ту же фразу: «Да как он мог? Какое он имел право так со мной поступать?!» Гневная тирада относилась не к режиссеру-новатору с чужим именем, а к сожителю, который имел наглость заявиться на кафедру и выносить мозг научному руководителю. Тот так и посетовал: «Мне твой муж вынес мозг. И высшими инстанциями угрожал!»

– Не муж он мне! А так – знакомец просто! – оправдывалась Лера. Хорошо еще, что профессор вменяемый – с пониманием. Другой на его месте и слушать бы не стал: институт – вокзал – Борщовка!

Подлетая к театру, чуть не врезалась в стукача, караулившего ее у входа.

– Саша, а если я приду к твоему начальству и заявлю, что тебе слишком много платят? – накинулась она на сожителя. – Как ты отреагируешь?

Козырев смотрел на нее и не узнавал. Расстроенная, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, волосы растрепаны, глаза горят так, что Москву поджечь может, как Наполеон. Словно ей ключи от «мерседеса» подарили. Красотка просто.

– Лера, давай без демагогии, – пошел в атаку Козырев. Ишь ты – его же еще и виноватым делает. – Во-первых, начальства у меня нет. Во-вторых, а как я по-твоему должен поступать? Сидеть и мило улыбаться? Пока вы там развлекаетесь?

– Я не развлекаюсь! Я работаю. Я врач, Саша, если ты не забыл, и пытаюсь помочь своему пациенту.

– Видел, как ты ему помогаешь! – возмутился сожитель-стукач, театрально повысив голос. – Имел удовольствие! Вы оба именно развлекаетесь! И я не собираюсь вам в этом потрафлять!

Проходившие мимо молоденькие актрисы синхронно повернули головки.

Лера встревожилась. Не хватало чтобы театральные обсуждали ее личную жизнь: язычок у местных сплетниц без костей. Она мило улыбнулась девицам, подхватила Козырева под руку и потащила за собой подальше от входа: