– Сбежать никогда не поздно… – Вячеслав Андреевич еще раз взглянул на визитера и осознал: поздно! – Было… Что? Собираться мне?
Вот ведь несгибаемый народец служит в ФСБ. Пьют с тобой на равных, из одной банки закусывают, а потом как будто на светофоре красный загорается. Стоп! Концерт окончен, пожалуйте с вещами на выход.
Но Некрасов жестом пресек сдачу боевых позиций. Легким движением руки усадил обратно на стул. Пошелестел в портфеле, выудил на свет божий новенькую папку с кальсонными тесемками. Такие тесемки в детстве болтались из-под брюк Славиного деда. Папку через стол протянул Золотову, решившему что это второй том его собственного досье. Ничего себе, наворотил в чужом городе!
С протяжным вздохом майор Фейк дернул за тесемку. Вопреки ожиданиям, там оказались бумаги, не имеющие к нему никакого отношения. На вопросительный и не очень трезвый взгляд Некрасов холодно пояснил:
– Славные страницы из жизни нашего городка. Вернее, его командиров. Все подлинное, хоть завтра в работу.
– А… зачем это мне? Теперь…
Для того чтобы осознал напоследок – здесь копай не копай, все равно ничего не изменишь? Великозельск – город заколдованный. Как, впрочем, множество городков вдали от пристального взгляда первого лица: где посадки? Так было, есть и будет. Один Золотов ничего не изменит. Даже если дать ему точку опоры, Землю не перевернет. И две точки, и три.
Некрасов не ответил. Должно быть, думал о том же самом. Или о другом.
– Слушай, Антон, – в его голосе явно послышались просительные нотки, – вернее, Вячеслав… Я не понимаю, зачем ты это делаешь, но, пожалуйста… Додави их! Хоть ты, раз больше некому. Не могу уже смотреть, правда. Всё же подмяли, весь город изгадили. А это мой город, я тут родился…
Он с тоской поглядел на пустую водочную бутылку, накатить хотелось чрезвычайно сильно. Эх, не рассчитал, мало взял!
– У меня мать до сих пор здесь живет. Тоже льготница. Годами по аптекам бесполезными рецептами трясет…
– А сами что ж? – рассеянно спросил Золотов, не смея поверить в реальность происходящего.
Хотелось ущипнуть себя за руку, чтобы проснуться. Если бы вдруг встал вопрос – а где проснуться желаете, Вячеслав Андреевич? – он затруднился бы с ответом. В прежнюю жизнь, где алчная красавица Жанна и личный кабинет в администрации, отчего-то совершенно не хотелось.
Действительно, что же сами? От злости на своевременность вопроса Некрасов в очередной раз покосился на пустую бутылку, а потом схватил со стола огуречную банку и жадно хлебнул зеленоватого рассола. Оказывается, уксус иногда действует не хуже вытрезвителя. В голове прояснилось.
– Сами! Да это ведь дальше начальника местного следствия не пойдет! Почему? Всем дальше жить здесь нужно, поэтому никто и не пытается. Между прочим, мне тоже не поздоровится… У Маруси везде свое щупальце!
– Какой Маруси?
– Какого… Марусова нашего любимого так за глаза называют. Не знал?
– Но это же нереально! – с отчаянием висельника возразил Золотов. – Сам говоришь – щупальца! Ладно, младшего Пузина и его пристяжь можно арестовать, но мэра с Ланцовым…
– Старший Пузин уже сбежал. И остальные побегут, вот увидишь! Как крысы. Когда поймут, что шутки кончились. А они уже засуетились, поняли, что задницу припекло. Очень сильно засуетились. Уж мне-то поверь, я точно знаю.
Тут уж и Слава пожалел, что водка закончилась. Ничего себе, шуточки! Но, в отличие от Некрасова, рассол пить не стал. Только издал тихий протяжный стон, который – как утверждается – издавна зовется на Руси песней.
– Давай, Слава, – пообещал Некрасов, – я, как могу, прикрою. Не дрейфь.
Майор Фейк пребывал в полнейшей прострации. Как ни прискорбно, но все подводило его к тому, чтобы окончательно стать порядочным человеком. Что по нынешним временам не очень практично.
Стараясь немного разрядить ситуацию, чекист пьяно икнул и рассмеялся:
– Дел только не теряй больше!
На следующий день «Юрий Иванович» закончил репетицию непривычно рано. Вымотанные актеры упали на сцену со словами «Аллилуйя». А все потому, что режиссеру требовалось в Институт мозга. Так и объяснил коллективу, врать не стал. Народ отнесся с пониманием – голову беречь надо, спора нет. Тем более что новый режиссер – мужик все-таки классный, пусть и строгий.
На заседание аттестационной комиссии он немного опоздал. Тихо приоткрыл дверь, оценил оперативную обстановку. За длинным столом расположились участники экзекуции – две дородные дамы и трое мужчин под предводительством какого-то ветхозаветного старика, напоминающего всероссийского старосту Калинина. Плетнев вспомнил: Лера говорила, что последняя ее надежда на этого древнего профессора – научного руководителя. Словно на скамье подсудимых, перед ними сидела Лера.
– Валерия Львовна, – въедливо докапывался очкастый педант, похожий на молодого наркома Берию, – то, что вы пытаетесь здесь доказать, доказывать не имеет смысла. Всё это и так известно. Вы нам объясните, в чем состоит уникальность вашего метода?
– Я же объяснила. Речь идет, прежде всего, о реабилитации. Есть понятие – направленный взрыв. Мой метод – это направленный стресс.
– Хм, а вы уверены, что ваш так называемый взрыв не убьет пациента окончательно? – напирал молодой Берия.
– Не уверена, – с вызовом ответила обвиняемая, – но пока не убивал. Наоборот. Возвращал к жизни. К нормальной жизни.
Вдоль стола прошел возмущенный ропот, который пресек седовласый профессор:
– Данные довольно любопытны, – напомнил он присутствующим, – ко всем пациентам, кроме последнего, память вернулась.