В это время дверь распахнулась и в кабинет влетела Анастасия.
– Привет, Дима, – холодно бросила она Федорову, не поворачивая головы.
Не Дима был целью ее визита. Настя миновала поклонника местного и, приблизившись к поклоннику столичному, без лишних слов съездила тому по лицу ладошкой. С оттяжечкой, звонко. То есть отоварила человека в форме в стенах государственного учреждения.
– Ты чего? – Золотов вскочил и схватился рукой за щеку.
Барышня, наверно, посчитала, что обсуждать здесь нечего. Крутанулась на каблуках и так же стремительно покинула кабинет, громко хлопнув дверью.
Золотов проводил ее кислым взглядом, вздохнул и сел на место, потирая покрасневшую щеку.
– Что ты ей сделал? – немедленно потребовал отчета мелкий романтик.
– Видимо, я должен сам догадаться, – с мрачной улыбкой заметил Вячеслав Андреевич.
Улыбки Федоров вынести не мог, улыбка – это уже слишком. Настя чуть ли не в слезах убежала, а он улыбается! Великозельский мавр в сердцах выругался и выскочил за дверь, догонять и успокаивать любимую.
Золотов недолго успел побыть один – народная тропа к нему и не думала зарастать. Дверь тихонько скрипнула, и в щель пролезла короткостриженая голова, украшенная солнечными очками. Принадлежали очки и голова Лешему, пристебаю господина Ланцова.
– Здрасте, Антон Романович! Можно? Разговор есть.
– Заходи…
Леший неловко присел на стул, молчал и мялся, будто сотрудник, пришедший просить прибавки к жалованью.
– Не томи.
– Антон Романович… А правда, если ценные показания дать, спрятать могут?
Золотов кивнул и напомнил Лешему про закон о защите свидетелей. Хотя и близко не представлял, как он работает.
– А ты что, хочешь дать ценные показания?
– Очень ценные, – Леший уставился на следователя преданным взглядом голодного кота, – но мне нужны гарантии.
Конечно. Хоть мешок гарантий. Никаких проблем, группа прикрытия уже выезжает из Москвы. С автоматами, новым паспортом и пластическим хирургом.
Леший, как и большинство граждан, считал себя умным и к неприятностям готовился загодя. А столичные тучи над Великозельском явно сгущались. И Леший решил подстелить соломки.
Накануне они с Кишкой сидели и перетирали сложную городскую обстановку. Леший сообразил включить в телефоне диктофон и разговор записать. Так, на всякий случай. Вдруг пригодится?
Обсуждали задержание Головы.
– В тачке его запер и поджег! Не выпускал, пока Голова не раскололся. А потом в довесок еще урной по репе огрел, – возбужденно делился Леший с Кишкой последними новостями. – Полгорода видело. Урной по кумполу – полнейший беспредел! Эх, жаль, тогда на охоте в ружье не картечь была…
– Отморозок! – веско констатировал Кишка. – А мы ему – баньку, девочек. Курва московская! Лось сохатый!
– Точно. Самое страшное, Голова знает до хрена. Он же с Ланцовым нашим терся. Как бы теперь не прихватили Михалыча, а следом и нас.
– Да ладно, Михалыч свой, не сдаст, – отказывался признавать очевидное Кишка.
– Голова тоже никого не сдавал, пока его в тачке не подпалили. Это же московские! Сразу видно почерк. Если им скомандовали «фас», не отцепятся. Как собаки такие, дультерьеры называются. А я чувствую, им скомандовали. Никакие бабки теперь не помогут.
Леший, писавший беседу, лишнего себе не позволял, но аккуратно провоцировал друга. Кишка повелся быстро.
– Так делать что-то надо, – озабоченно призвал он и для убедительности с силой ударил кулаком о ладонь. – Может, его рехтануть?
– Сдурел? Сюда тогда такая свора прилетит, никто не выживет.
– Так надо по уму. Прямо в кабинете, в ментовке. Шею свернуть по-тихому, и все дела. Пускай менты друг на друга думают. Будут у них свои разборки, про нас вообще забудут. Только самим опасно. Может, Домофона подписать? Он недавно откинулся, на мели сейчас, впишется.
Это было то, что нужно! С этим можно уже идти куда следует. И Леший пошел. Пошел и диктофон с собой понес. Разговор дал послушать человеку пока еще с несвернутой шеей.
– Вы охоту нашу помните? – продолжил игру предатель. – Так вот, Кишка вас реально вальнуть хотел. Если бы я патроны с картечи на дробь не поменял, вы бы тут сейчас не сидели.
– Да за что? Я его впервые видел!
– Испугался, что накопаете. Подвигов за ним! А теперь, слышали, прямо здесь вас мочкануть затеял? В кабинете. Круто, да? Короче, если прикроете, я на него весь расклад дам. И на всех остальных тоже. Идет?
– А вдруг на тебя тоже расклад дадут?
– Так я же… как бы… первый, – Леший окончательно растерялся.
Че за дела? Известно же, кто первый встал, того и тапки. В смысле, кто успел рассказать, тот дальше не при делах. Зато под защитой государства.
– Сделка со следствием не освобождает от ответственности, – напомнил Золотов, – правда, существенно смягчает наказание. Ты сначала расскажи о себе. А я могу явку с повинной оформить. Как иначе прикажешь защищать, если ни одной официальной бумаги нет с твоими показаниями?
Леший принялся растерянно соображать. Получалось как-то не так, как он наметил. Получается, он пришел сам на себя показания давать? На других-то ладно, Москва прикроет, но на себя? Стремно как-то… Еще папа говорил, когда в третий раз с зоны вернулся: «Запомни, сынок, самое последнее дело – в раскол идти».
– Не, не надо явки, – в конце концов отказался он, – западло.
– Как хочешь, – легко согласился Золотов. – Надумаешь – приходи, оформим без очереди. А за информацию спасибо.
– Да не за что, – Леший поднялся со стула, ощущая себя Иванушкой, которого сначала окунули в чан с ледяной водой, а потом сунули в кипяток.