– Дядя пузинский тогда еще в мэрии не служил, бизнесом увлекался. Подряд на ремонт дорог урвать хотел, а в комиссии тетка слишком принципиальной оказалась. Денег брать не хотела. Она и раньше была как заноза. Ей намекнули – угомонись, не суйся. Бесполезно. Тогда возле станции ее вечерком Витя встретил, ну и… битой по голове. Куда труп дел, не знаю.
– Он один был?
– Может, и нет. Домофон после этого случая за драку сел на два года, сейчас вышел. Как пить дать, специально сел, чтобы не отсвечивать на воле.
– То есть женщину так и не нашли?
– Неа… Муж у нее здесь остался. Он и был-то чокнутый, а после того случая вообще свихнулся. В курганах роется.
Память Золотова сразу же подкинула ему образ увлеченного археолога Самарина, с которым его познакомила Настя. Да-да, именно у него пропала на станции жена.
Вячеслав Андреевич посмотрел на Головина как Минотавр на Тесея. С неприязнью. Тот истолковал этот взгляд по-своему: мол, мало рассказал, добавить бы.
– А в кабаке на писачку меня Влад натравил. Здоровьем клянусь. Вон, говорит, сидит коза драная с хахалем своим, надо бы поучить немного. Извините… Я сам-то мухи не обижу…
О том, что в форме Следственного комитета он мало похож на работника Министерства культуры, Слава сообразил на полдороге. Но не ехать же переодеваться! Может, сказать, что Минкульт тоже форму ввел, скоро и Самарину выдадут?
– Григорий Иванович, извините, что прошлый раз не представился, – повинился Золотов, когда они шли через музейные залы. Он решил все-таки остаться в роли следователя. – Так было необходимо…
Самарин воспринял новость спокойно. Подумаешь, прикинулся не тем, кто есть на самом деле. Да мало ли в этом мире лжи, тем более если это ложь во благо.
– Значит, грантов нам не видать? – почти не расстроился он.
Ничего не ответил майор Фейк, лишь погонами пожал виновато.
– Впрочем, я на это и не рассчитывал особо, – археолог снял очки, подышал на стекла, протер полой фланелевой клетчатой рубахи, водрузил обратно на нос. – Но вы же не за этим приехали. Не для того, чтобы извиниться. Так ведь?
– Настя рассказывала, что у вас пропала без вести жена, – аккуратно начал Вячеслав Андреевич.
– Вам что-то известно? – вмиг ожил Самарин.
– Пока нет. Но расследование ведется, – Золотов не хотел стать черным вестником – сообщать про убийство жены. – Я дела старые поднимаю, вдруг что-то узнаю… Свежий взгляд, так сказать. Для этого и послали. В смысле – направили. При каких обстоятельствах она пропала?
– Обстоятельства? – Мрачная тень наползла на лицо археолога, сразу состарив его лет на десять. – В тот день Вера ездила к матери, в поселок. Недалеко, верст пятьдесят отсюда. На электричке часа полтора. В девять позвонила, что выезжает. До сих пор себя казню, что не встретил. Матч шел по телевизору, она сказала: не встречай, сама дойду. Ждал до двенадцати, думал, засиделась у тещи, мама у нее разговорчивая, так просто не уйдешь. Мобильный не отвечал, я решил – батарейка села. У нее старенький телефон был, аккумулятор слабый. Ждал-ждал, потом побежал на станцию. Пусто. Последняя электричка уже прошла. Стал тогда подруг обзванивать, вдруг забежала, зелени с огорода привезла. Но ни к кому не забегала.
– А как она обычно возвращалась со станции?
– Переходила пути, затем по пустырю. Так короче. Тут всего минут двадцать пешком. Я, естественно, искал там, думал – вдруг с сердцем плохо стало или ногу в темноте подвернула. Никаких следов. В больницу поехал – тоже ничего. А милиция в первые дни вообще отказывалась искать, говорили, что загуляла, мол, сама вернется.
– У нее были проблемы? Например, на работе? Чем она занималась?
– Намекаете, что ее?.. – встревожился Самарин. – Вряд ли. Вера работала в тендерной комиссии довольно давно. Конечно, конфликты случались, но… Где их нет? Она не жаловалась. Не привыкла плакаться в жилетку.
Самарин, вспоминая жену, с грустью поглядел на стеллаж с артефактами и продолжил тихо, словно сам себе рассказывал:
– Иногда возвращалась с работы очень уставшая, распускала волосы и несколько минут сидела у окна. У нее очень красивые длинные волосы. Я тихонько подходил сзади, массировал ей плечи и рассказывал, как прошел день. Она закрывала глаза, слушала и отдыхала. Говорила, что со мной ей хорошо и спокойно. И вот… Но она найдется, я знаю… Сердце подсказывает.
Он вытащил из-за пазухи какую-то вещицу и бережно протянул Золотову. Глиняная свистулька-петушок.
– Вот, Вера нашла. На курганах… Это настоящая… Не новодел. Я после этого археологией и увлекся. Вера его все время с собой носила, вроде талисмана, а в тот день не взяла.
Он украдкой смахнул навернувшиеся на глаза слезы. Прокашлялся. Заговорил быстро-быстро, вполголоса, глядя куда-то в пустоту перед собой:
– Не представляете, как мне тяжело. Просто не представляете. Я ведь все еще ее жду. И буду ждать, сколько надо. Что бы ни говорили.
Золотов растерянно глядел на экспозицию, посвященную выдающимся людям Великозельска. Среди них не было космонавтов, не было олимпийских чемпионов и известных меценатов. Зато был Марусов…
Лера по-свойски открыла массивную дверь, увенчанную латунной табличкой «Васнецов Сергей Геннадьевич. Директор».
Кому директор, а кому и дядя родной! Если бы не он, то и Леры бы здесь, в Москве, не было. Лерина мама пребывала в уверенности, что в столице в почете только две учебные дисциплины – разврат и наркомания, и ничему хорошему там не научишься. Не хотела свою кровинушку в гнездо порока отпускать. Но дядя пообещал за девочкой приглядывать и приглядывал добросовестно. Вместе с тетей. Почти год Лерочка жила у них дома, пока комнату в студенческом общежитии не дали. Дядю с тетей она искренне любила, и они отвечали племяннице взаимностью. До сих пор с гастролей подарки привозят, иногда деньжат подкидывали. Или соленья с дачного участка. Лера даже лишний раз в гости к ним приходить стеснялась – ведь с пустыми руками не отпустят.